Будь собой. Прочие роли уже заняты. О. Уайлд
*утирая слёзы* 

ПЧёлки, я не знаю, кто из вас геройски вытерпит это всё до конца, но прочтите хотя бы пару строф - комменты того стоят! Я рыдала...(взято это безобразие с ЖЖ proda)
читать дальшеИ скорбь беспричинная кроет,
Души моей сонную лень - но вскорости лень та завоет - в последний пред родами день.
Над ним пышет вечностью небо,
Там звезды, как льдышки горят,
И где-то средь них в бездне веет,
Сияющий святостью град - хотел бы я знать, чем он веет, и сколько рентгенчиков в час сквозь небо (где все леденеет) из вечности пышет на нас.
Все ближе сияющий город,
С объятьями духи летят,
И крыльями светлыми машут,
И тихую песню гласят - какой ослепляющий пафос, как много напихано слов...
- О ты. - говорит из них главный,
Сияющий, словно звезда,
Со взглядом бездонно-печальным,
И с чистой душой светоча - подгоним же мы ударенье под рифму размера строки!
Пройди в наши светлые залы,
Промчись среди ярких цветов,
И к трону из чистого злата,
Склони свой пылающий рев - и визг свой холодный туда же, и теплый размеренный храп.
"- Я жажду постигнуть творенье, -
Ему сын зари отвечал. -
Быть может, средь вашего пенья,
Решу я сомненье свое - и вместе мы с вами затеем творенья пикантнейший акт, по ходу, конечно, отсеем все то, что совсем не про секс.
Лишь только из жажды познанья,
Из веры в стремленье свое,
Смерю в сердце пышущий пламень,
И в стены святые войду! - да, пламень измерили точно, и вышло сто сорок пять грамм, а рифма по-прежнему мощно дает вам геройский отпор.
И вот его духи одели,
В вуаль из грядущей звезды,
И с радостным, солнечным пеньем,
В мерцающий град повели - хочу уточнить я составы того, что в грядущей звезде накручено было вуалью, спектральный анализ хочу!
Все чистым спокойствием светит,
Нигде не раздастся вопрос,
Глубокой прохладою дышит,
Глас тихих, приглаженных роз - катком вы по ним прокатились иль тут применен был утюг?
А в стенах, белесой росою,
Прозрачные воды журчат - ввергают меня в когнитивный, жестокий порой диссонанс.
Вот зал, вместо купола - небо,
Где звезды со всей темноты;
Вот стены - они бесконечны,
Как годы космической мглы - я тоже хочу кабинетик, где стены длинной ровно год, а сверху на пол с ковролином мне дождь пусть и хлещет, и льет.
Под ним светом радуги плещут,
Пред ним возвышается трон -
Над сотнями ровных ступеней,
За тысячью светлых голов - не знаю как вы, а я вижу из этих восторженных слов, что созданы были ступени из тысячи светлых голов...
На нем в золотистом сиянии,
В ауре из радужных брызг, - чудесное слово аУра, возьму на карАндаш себе.
Парит в бесконечном познании,
Из времени сотканный миг - и пред метафизикой этой повешусь в мгновенье одно.
Здесь негде укрыться от взгляда,
Он светит из каждой звезды,
Из каждого мягкого сада
Влюбленной в него доброты - шпионы! Повсюду доклады! Влюбленная в сад доброта, да прочие наглые гады, помилуй меня темнота.
И радужным голосом ветер,
С златистого трона слетал,
И тихой, спокойной прохладой,
Сына зари он ласкал - [комментарий в прозе] было бы уместнее: "По сыну зари он скакал"
И в хаосе пламень воздвигнул,
И звезды в стремленье возжег,
И небо красою наполнил,
И землю из праха сберег - пожалуй, нам хватит и горсти. Из праха - как раз экспонат. Людишек, зверюшек (их кости) - всех фтопку. В могильник. И в ад.
И тут запылала багрянцем,
Одежда из звездной пыли, - минуточку! Там было что-то, предсшествующЕе звезде!
И ярким пылающим светом,
Жар хлынул из сына зари - кровь, гной или просто оргазмус?
И крылья пылающей боли,
Взвились из широкой спины,
И очи, в стремлении воли,
Поднялись из жажды любви - кто их замочил в этой жажде, кто волю у них отобрал? И кто это "спину" с "любовью" так смело для нас срифмовал?
По стенам забегали блики,
И рев его звезды потряс,
И светлые духи попятились,
Смотря в его огненный глаз - циклоп ото сна пробудился. Однако... А где Одиссей?
И он не упал на колени,
А гордо расправил спину,
И, взвившись в извечном стремлении,
Поднялся к созданья огню - спинУ он расправил как крылья, лопатками робко шурша...
Ты хочешь, чтоб каждый из духов,
Примкнул к твоим вечным стопам - да что там, давайте "прирос" уж. Слилися в экстазе они.
И каждый, а их мириады,
С тобой мог бы справиться в миг,
Когда б ты, тиран златогласный,
Светильник в них этот воздвиг - он факел воткнул бы? Подсвечник? Иль крепкий осиновый кол?
Глаза его молнии мечут,
И крылья в багрянце горят,
Он в вихре чудовищном веет - прохладным таким ветерком...
И купол и стены дрожат!
Но вот грянул хор, пламень меркнет
Пред лаской спокойной звезды,
Которая в куполе веет,
И чистой росой говорит - еще одна веет, поди ж ты, росою чего-то бурчит....
В тебе свет зори жарко тлеет,
Тебя в вихре страсти кружит - а зори здесь тихие были, пока не пришел кое-кто.
Он летел возле дивного сада,
На который не бросил бы взгляд,
Как из солнцем сплетенной ограды,
Разлился смеющийся град - шел там дождь, а за ним - два студента, там глаза табунами живут; автор, ты - пулеметная лента, где бы взять нам такую траву?
Зазвенели чудесные звуки,
Замерцали в огнистых глазах,
Пеньем роз и волшебного края,
Закружили в бордовых крылах - облака с ними вместе плясали, и кузнечик на скрипке играл, сладкий дым потянулся (из Дали), автор третий косяк забивал...
Он увидел холмы, где над лесом,
Извиваясь, цветут лепестки,
И молочные реки созвездий,
Не видали ни мрака ни мглы - лепестки горьким йадом плевались, отравляя сознанье мое...
И нигде нет ни жара, ни тени,
Лишь покой, да медовые дни,
В чистом небе махают крылами,
То ли бабочки, толь мотыльки... - Ну и жирные твари, однако, их аж в небе отлично видать, ка-ак замашут крылами - в атаку! Только пискнуть успей "твою мать!"
На поляне из солнечных маков,
На соцветиях пышной травы,
Средь цветов золотисто-нектарных,
Сидит дух, небывалой красы - это дух конопляного поля или Чуйской долины привет?
В ней нет плоти - лишь воли скопленье,
В ней нет слов - лишь благая строфа,
И звенит среди солнечных рощиц,
Ее голос, как песнь соловья - я б не стал с ней такою водиться, с чистой воли скопленьем... уволь!
Вот она встрепенулась, взметнула
Чистый взор родниковой воды - страшным криком вода закричала, потому что ей вырвали взор.
Взгляды встретились и загудели,
Вспышкой, паром взметнулись, ревя
Когда пламень с прохладой смешались,
И столкнулись два разных сердца - так и умерли, не подружившись, вещество и антИвещство.
И в объятия райского сада,
Дух зари, ярким солнцем вошел,
И ревя, громом тишь наполняя,
Он к любви своей пламенем шел - выжигая напалмом природу, на свидание смело он шел, уничтожил он тучу народу и в останках ЕЁ вдруг нашел.
Встрепенулись с полей райских птицы
Облаками из тысячи роз;
И тревожную песнь напевая,
Улетели от яростных гроз - им же вслед косяком потянулась улетевшая вдаль конопля и, тревожную песнь напевая, мне объела мозги, словно тля.
Зашумели от ветра дубравы,
Мрак и пламень над ними гудит,
Черной тучей и яркой звездою,
Дух зари к своей цели летит - воплотил дух в себе все законы диалектики нашей простой, подтвердил он ученья каноны, став и тучей, и яркой звездой.
Вот упал, выжег черное место
На цветущей и мягкой траве,
И колено склонил перед девой,
Что сидела в прохладной росе - чую, деве той вскорости светит ОРЗ, гайморит и цистит, а еще эти... как там их... эти... бронхоспазмы и радикулит!
Мы всегда будем вместе отныне,
Ты и я, будем вечно парить,
И тебе, о прохладная фея,
Я огнистый цветок отдаю!" - заморозь же его посильнее, а я что-нибудь в рифму спою.
"О, мой друг. - птичьей трелью повеял,
И цветком в зимней стуже воспрял,
Ее голос средь бури круженья,
Среди пламени храмом восстал - от эпитетов этих шикарных, от метафор, гипербол и проч., поедающих мозг мой коварно, убегаю я с криками в ночь.
Ты не любишь, а только лелеешь
В своем сердце нетленный костер,
И своим бесконечным стремленьем,
Ты в горенье весь мир бы увлек - да, я вижу все признаки тленья, налицо интеллекта распад.
Стань покорным, и вместе с цветами,
Ты спокойную песнь сочини. - а потом с коноплей в хороводе проводи беззаботные дни.
"Нет! - взметнулось могучее эхо,
Дрогнул сад, поломались цветы - видно, были цветы из бетона, с арматурой в основе своей.
Вот и мать его светом одета,
В теплый саван морей кружена,
И горит, словно райское эхо,
Серебристых полей тишина - я не знал, что в раю термоядер, элементов первичных покой, и что Землю нам автор закрУжил в теплый саван неверной рукой...
"Братья, сестры! - взревел черной тучей. -
Вы, рожденные первой зарей,
Поднимитесь из сладкого улья,
И услышьте мой клич огневой! - и как пчелы они восставали, полируя три тысячи жал, милый автор, в каком же порыве ты подобные строки рожал?
Вот пред ними средь звезд уж мерцают,
Стены тихой, печальной красы,
И из врат золотистых навстречу,
Им несутся святые полки - вроде тихо, и стены мерцают, но на самом-то деле облом, ведь навстречу несутся, топочут и, возможно, махают крылом!
Впереди всех архангел могучий,
В нем галактикой сердце кружит,
И звон сердца, как солнце, могучий
В бесконечных просторах летит - был архангел прозрачный як льдышка: печень, легкие, видно насквозь, я молчу уж про то, что нам слышно, как звенящее сердце неслось.
И сошлись между звезд, средь галактик,
В бесконечных глубинах миров,
Две стихии, одна - пламень яркий,
А другая - спокойствия миг - автор снова нам сделал подарок, смело рифмою он пренебрег, заодно время сделал стихией, верно, автор традиций не чтит!
Многоглавый дракон, пыша светом,
На соцветие рос налетал, - был дракон тот с конкретным приветом, мотыльком по лугам он порхал.
И в безумном кружении этом,
Час горенья для ангела стал. - стал укором, придиркой, советом... ну же, автор, о чем ты писал?
Пред вратам златыми боренье,
Перемешаны в битве тела,
И ревут, разрываются в тени,
Многих братьев огнистых тела - не забудьте! Пять раз повторите, что конкретно страдали тела, вот тогда и во сне вы узрите, как в тени разрывались тела.
Тот могучий небесный кудесник,
Обращенный им кружевом в прах, -
Снова светом печальным пестреет,
И меч острый сияет в руках. - пусть побьется об стену, несчастный, если кружевом был он убит, а то - ишь, хапнул меч первоклассный и чего-то там мутно пестрит[/I].
Так из неба порой ударяет,
В древо стройное огненный меч,
И из пепла, из смерти взрастает,
Выше прежнего дерева свеч - [I]а за ним факела золотая, ламп могучий, фонарька потом... пусть предметы свой род поменяют под бесстрашным поэта пером.
И он бродит по райскому саду,
Там, где раньше кипели моря,
Собирая чудесные звуки,
И спокойствие в сердце копя - у меня очень чешутся руки про траву что-то вставить опять.
Как хотел я... а, впрочем, неважно -
Эта тайна со мною умрет;
Ведь сжигающий пламень творенья,
Ярче прежнего в сердце горит. - в карте точно поставлен диагноз. Что нам автор еще натворит?
"Мы с тобой, старший брат! - закричали
Духи первой огнистой зари.
Ярко крыльями в небе сверкая,
Сильной верой в созвездьях мерцая - автор перся, преграды не зная, строчки в ряд как попало пихая.
Сквозь просторы к родимому дому,
Духов огненных злато летит.
Среди звезд, словно стая большая,
К милой родине быстро парит - клад парит! Журавлиному клину он подобен ночною порой, лишь бы он не нагадил на спину, пролетая над чьей-то главой.
Вот земля, точно синяя капля
Бесконечно летящая вниз,
Где-то там, в серебристом сиянии
Ангел-стаж в темной бездне повис - ангел-стаж, трудовой, непрерывный, страховой продолжительный стаж! Я учил это все терпеливо, ностальгически плачу я аж.
А на поле выходят те двое,
В ком под плотью теплиться душа.
Впереди статный муж с бородою,
Позади красна дева мила - без славян нынче просто немодно: красны девы милы тут и там, борода разлилась полноводно, нет чтоб врезать: "алейкум салям!"
"Подойди! - зашумел в древе ветер,
Прилетевший из пламенных дней.
Раздалось громовое шипенье,
Среди страстью плетенных ветвей - между прочим, кто к древам и кочкам вожделенье сумел испытать (даже к самым невинным цветочкам) - дендрофил он, его в душу мать!
В это время в синеющим небе,
Всколыхнулась бордовая сыпь - то-то видно, прыщи, аллергия, даже небо угрями пошло...
Древо болью, закатом пылает;
Вырывает из сердца огонь,
Сын зари - даже враг твой не знает,
Что сжимает, безудержный крик! - и за что же сей враг ухватился? Извращенец, поганец, козел! Над бесценным он, видно, глумился, заставляя от боли орать.
Но он черной змеею спустился,
Испуская из пасти огонь;
Словно яблоко мира пылала,
Боль от странствий холодной звездой - я пойду, отыщу тыкву мира, ну а лучше - мирской огурец, и вопьюсь в него с жаждой вампира... тут Вселенной настанет конец.
В небе белые молнии плещут,
Среди дня засияла звезда;
И спокойной рукою от змея,
Взяла дева горенье творца - да вертели мы все ударенья... вместе с физикой этой тупой.
Часть себе, часть высокому мужу;
В их сердцах пробудилась любовь -
К небесам, к голосам и к тому же,
Что творцом было взято у них. - Дядя Степа? Откуда вы? Здрассте. Что, и вы влюблены в голоса? Да, шиза в виде острой напасти вам досталась взамен от творца [знаю, что такое "высокий муж", но удержаться невозможно]
То, что в сердце дракона пылало,
То, что двигало темной звездой,
Когда в долгих веках, среди мрака,
Он летел средь миров ледяных - Нет, не шиза! Секрет водородной бомбы, двигателя, ветряка; верно будет прославлен народом сей товарищ - и в бронзе отлит.
Пусть среди долгой, тяжелой борьбы,
Вырастит сердце из вечной мечты. - главное, надо мечту поливать, щедро навозом ее удобрять...
В ярком скопленье горячих светил,
Армии ангелов строятся в ширь – ширь распирает, чу, слышится треск, вот еще взвод в ширь коварно залез.
В небе пред ними чернеет дыра,
И поглощает скопленья огня – вот кто у нас за копейки сосет, эй, астрофизики! Тащим в народ!
Главный из ангелов, словно родник,
В коем сто солнц потонуло бы в миг – есть подозренья, что автор опять к черной дыре хочет нас отослать.
Вместо почтенья - в цепях ты пылал,
В эту любовь ты презреньем кидал... – гадил и пакостил, в клумбы плевал, громко в минуту молчанья чихал…
Ждет тебя ныне темница черна,
Где будет вечно томиться душа,
Ибо ни свету, ни даже мечтам,
Не разорвать ее темного дна – но если крышу тихонько сорвать, можно удрать, покутить, погулять!
Свет и стремленья под черной пятой -
Все раскрошиться, под жаркую мглой,
Каждую искру бордовой души,
Жать будет сила всей черной дыры – есть в Камасутре советик простой, что надо делать с проблемой такой.
Пламень из звезд поглощает она,
И этот пламень пройдет сквозь тебя – будешь ты фильтром отныне служить, позже придется тебя заменить.
Каждый кусочек нетленной души,
Будет терзаться в глубинах дыры – все! Не могу! Не могу я молчать! Хочется пошлостей много сказать[/I].
Ты все молчишь - ты не знаешь ту боль,
Что будет ныне висеть над тобой – [I]как же, давить тебя будет дыра… (страшно представить мне это с утра).
Пасть и прощенье пред троном молить,
И в братьях меньших всю тишь воскресить.
Вижу не хочешь - упрямство горит;
А ведь тебя ждут густые сады
И дева чистой, небесной красы – честный предложен на бабу обмен, но партизанен не жить в этот плен!
Но ты молчишь - видно, так суждено,
Адское пламя твой разум сожгло! – моск пациента куда-то исчез, Ктулху голодным отправился в лес.
Над землею он быстро поднялся,
В вихрях звонких, звездой закружил,
И целуя закатные ливни,
С силой демона жизнь полюбил! - жизнь орала, кричала, молила, вихри звонкие нервно кружа, но с большой демонической силой он любил ее, крепко держа...
THE END.



читать дальшеИ скорбь беспричинная кроет,
Души моей сонную лень - но вскорости лень та завоет - в последний пред родами день.
Над ним пышет вечностью небо,
Там звезды, как льдышки горят,
И где-то средь них в бездне веет,
Сияющий святостью град - хотел бы я знать, чем он веет, и сколько рентгенчиков в час сквозь небо (где все леденеет) из вечности пышет на нас.
Все ближе сияющий город,
С объятьями духи летят,
И крыльями светлыми машут,
И тихую песню гласят - какой ослепляющий пафос, как много напихано слов...
- О ты. - говорит из них главный,
Сияющий, словно звезда,
Со взглядом бездонно-печальным,
И с чистой душой светоча - подгоним же мы ударенье под рифму размера строки!
Пройди в наши светлые залы,
Промчись среди ярких цветов,
И к трону из чистого злата,
Склони свой пылающий рев - и визг свой холодный туда же, и теплый размеренный храп.
"- Я жажду постигнуть творенье, -
Ему сын зари отвечал. -
Быть может, средь вашего пенья,
Решу я сомненье свое - и вместе мы с вами затеем творенья пикантнейший акт, по ходу, конечно, отсеем все то, что совсем не про секс.
Лишь только из жажды познанья,
Из веры в стремленье свое,
Смерю в сердце пышущий пламень,
И в стены святые войду! - да, пламень измерили точно, и вышло сто сорок пять грамм, а рифма по-прежнему мощно дает вам геройский отпор.
И вот его духи одели,
В вуаль из грядущей звезды,
И с радостным, солнечным пеньем,
В мерцающий град повели - хочу уточнить я составы того, что в грядущей звезде накручено было вуалью, спектральный анализ хочу!
Все чистым спокойствием светит,
Нигде не раздастся вопрос,
Глубокой прохладою дышит,
Глас тихих, приглаженных роз - катком вы по ним прокатились иль тут применен был утюг?
А в стенах, белесой росою,
Прозрачные воды журчат - ввергают меня в когнитивный, жестокий порой диссонанс.
Вот зал, вместо купола - небо,
Где звезды со всей темноты;
Вот стены - они бесконечны,
Как годы космической мглы - я тоже хочу кабинетик, где стены длинной ровно год, а сверху на пол с ковролином мне дождь пусть и хлещет, и льет.
Под ним светом радуги плещут,
Пред ним возвышается трон -
Над сотнями ровных ступеней,
За тысячью светлых голов - не знаю как вы, а я вижу из этих восторженных слов, что созданы были ступени из тысячи светлых голов...
На нем в золотистом сиянии,
В ауре из радужных брызг, - чудесное слово аУра, возьму на карАндаш себе.
Парит в бесконечном познании,
Из времени сотканный миг - и пред метафизикой этой повешусь в мгновенье одно.
Здесь негде укрыться от взгляда,
Он светит из каждой звезды,
Из каждого мягкого сада
Влюбленной в него доброты - шпионы! Повсюду доклады! Влюбленная в сад доброта, да прочие наглые гады, помилуй меня темнота.
И радужным голосом ветер,
С златистого трона слетал,
И тихой, спокойной прохладой,
Сына зари он ласкал - [комментарий в прозе] было бы уместнее: "По сыну зари он скакал"
И в хаосе пламень воздвигнул,
И звезды в стремленье возжег,
И небо красою наполнил,
И землю из праха сберег - пожалуй, нам хватит и горсти. Из праха - как раз экспонат. Людишек, зверюшек (их кости) - всех фтопку. В могильник. И в ад.
И тут запылала багрянцем,
Одежда из звездной пыли, - минуточку! Там было что-то, предсшествующЕе звезде!
И ярким пылающим светом,
Жар хлынул из сына зари - кровь, гной или просто оргазмус?
И крылья пылающей боли,
Взвились из широкой спины,
И очи, в стремлении воли,
Поднялись из жажды любви - кто их замочил в этой жажде, кто волю у них отобрал? И кто это "спину" с "любовью" так смело для нас срифмовал?
По стенам забегали блики,
И рев его звезды потряс,
И светлые духи попятились,
Смотря в его огненный глаз - циклоп ото сна пробудился. Однако... А где Одиссей?
И он не упал на колени,
А гордо расправил спину,
И, взвившись в извечном стремлении,
Поднялся к созданья огню - спинУ он расправил как крылья, лопатками робко шурша...
Ты хочешь, чтоб каждый из духов,
Примкнул к твоим вечным стопам - да что там, давайте "прирос" уж. Слилися в экстазе они.
И каждый, а их мириады,
С тобой мог бы справиться в миг,
Когда б ты, тиран златогласный,
Светильник в них этот воздвиг - он факел воткнул бы? Подсвечник? Иль крепкий осиновый кол?
Глаза его молнии мечут,
И крылья в багрянце горят,
Он в вихре чудовищном веет - прохладным таким ветерком...
И купол и стены дрожат!
Но вот грянул хор, пламень меркнет
Пред лаской спокойной звезды,
Которая в куполе веет,
И чистой росой говорит - еще одна веет, поди ж ты, росою чего-то бурчит....
В тебе свет зори жарко тлеет,
Тебя в вихре страсти кружит - а зори здесь тихие были, пока не пришел кое-кто.
Он летел возле дивного сада,
На который не бросил бы взгляд,
Как из солнцем сплетенной ограды,
Разлился смеющийся град - шел там дождь, а за ним - два студента, там глаза табунами живут; автор, ты - пулеметная лента, где бы взять нам такую траву?
Зазвенели чудесные звуки,
Замерцали в огнистых глазах,
Пеньем роз и волшебного края,
Закружили в бордовых крылах - облака с ними вместе плясали, и кузнечик на скрипке играл, сладкий дым потянулся (из Дали), автор третий косяк забивал...
Он увидел холмы, где над лесом,
Извиваясь, цветут лепестки,
И молочные реки созвездий,
Не видали ни мрака ни мглы - лепестки горьким йадом плевались, отравляя сознанье мое...
И нигде нет ни жара, ни тени,
Лишь покой, да медовые дни,
В чистом небе махают крылами,
То ли бабочки, толь мотыльки... - Ну и жирные твари, однако, их аж в небе отлично видать, ка-ак замашут крылами - в атаку! Только пискнуть успей "твою мать!"
На поляне из солнечных маков,
На соцветиях пышной травы,
Средь цветов золотисто-нектарных,
Сидит дух, небывалой красы - это дух конопляного поля или Чуйской долины привет?
В ней нет плоти - лишь воли скопленье,
В ней нет слов - лишь благая строфа,
И звенит среди солнечных рощиц,
Ее голос, как песнь соловья - я б не стал с ней такою водиться, с чистой воли скопленьем... уволь!
Вот она встрепенулась, взметнула
Чистый взор родниковой воды - страшным криком вода закричала, потому что ей вырвали взор.
Взгляды встретились и загудели,
Вспышкой, паром взметнулись, ревя
Когда пламень с прохладой смешались,
И столкнулись два разных сердца - так и умерли, не подружившись, вещество и антИвещство.
И в объятия райского сада,
Дух зари, ярким солнцем вошел,
И ревя, громом тишь наполняя,
Он к любви своей пламенем шел - выжигая напалмом природу, на свидание смело он шел, уничтожил он тучу народу и в останках ЕЁ вдруг нашел.
Встрепенулись с полей райских птицы
Облаками из тысячи роз;
И тревожную песнь напевая,
Улетели от яростных гроз - им же вслед косяком потянулась улетевшая вдаль конопля и, тревожную песнь напевая, мне объела мозги, словно тля.
Зашумели от ветра дубравы,
Мрак и пламень над ними гудит,
Черной тучей и яркой звездою,
Дух зари к своей цели летит - воплотил дух в себе все законы диалектики нашей простой, подтвердил он ученья каноны, став и тучей, и яркой звездой.
Вот упал, выжег черное место
На цветущей и мягкой траве,
И колено склонил перед девой,
Что сидела в прохладной росе - чую, деве той вскорости светит ОРЗ, гайморит и цистит, а еще эти... как там их... эти... бронхоспазмы и радикулит!
Мы всегда будем вместе отныне,
Ты и я, будем вечно парить,
И тебе, о прохладная фея,
Я огнистый цветок отдаю!" - заморозь же его посильнее, а я что-нибудь в рифму спою.
"О, мой друг. - птичьей трелью повеял,
И цветком в зимней стуже воспрял,
Ее голос средь бури круженья,
Среди пламени храмом восстал - от эпитетов этих шикарных, от метафор, гипербол и проч., поедающих мозг мой коварно, убегаю я с криками в ночь.
Ты не любишь, а только лелеешь
В своем сердце нетленный костер,
И своим бесконечным стремленьем,
Ты в горенье весь мир бы увлек - да, я вижу все признаки тленья, налицо интеллекта распад.
Стань покорным, и вместе с цветами,
Ты спокойную песнь сочини. - а потом с коноплей в хороводе проводи беззаботные дни.
"Нет! - взметнулось могучее эхо,
Дрогнул сад, поломались цветы - видно, были цветы из бетона, с арматурой в основе своей.
Вот и мать его светом одета,
В теплый саван морей кружена,
И горит, словно райское эхо,
Серебристых полей тишина - я не знал, что в раю термоядер, элементов первичных покой, и что Землю нам автор закрУжил в теплый саван неверной рукой...
"Братья, сестры! - взревел черной тучей. -
Вы, рожденные первой зарей,
Поднимитесь из сладкого улья,
И услышьте мой клич огневой! - и как пчелы они восставали, полируя три тысячи жал, милый автор, в каком же порыве ты подобные строки рожал?
Вот пред ними средь звезд уж мерцают,
Стены тихой, печальной красы,
И из врат золотистых навстречу,
Им несутся святые полки - вроде тихо, и стены мерцают, но на самом-то деле облом, ведь навстречу несутся, топочут и, возможно, махают крылом!
Впереди всех архангел могучий,
В нем галактикой сердце кружит,
И звон сердца, как солнце, могучий
В бесконечных просторах летит - был архангел прозрачный як льдышка: печень, легкие, видно насквозь, я молчу уж про то, что нам слышно, как звенящее сердце неслось.
И сошлись между звезд, средь галактик,
В бесконечных глубинах миров,
Две стихии, одна - пламень яркий,
А другая - спокойствия миг - автор снова нам сделал подарок, смело рифмою он пренебрег, заодно время сделал стихией, верно, автор традиций не чтит!
Многоглавый дракон, пыша светом,
На соцветие рос налетал, - был дракон тот с конкретным приветом, мотыльком по лугам он порхал.
И в безумном кружении этом,
Час горенья для ангела стал. - стал укором, придиркой, советом... ну же, автор, о чем ты писал?
Пред вратам златыми боренье,
Перемешаны в битве тела,
И ревут, разрываются в тени,
Многих братьев огнистых тела - не забудьте! Пять раз повторите, что конкретно страдали тела, вот тогда и во сне вы узрите, как в тени разрывались тела.
Тот могучий небесный кудесник,
Обращенный им кружевом в прах, -
Снова светом печальным пестреет,
И меч острый сияет в руках. - пусть побьется об стену, несчастный, если кружевом был он убит, а то - ишь, хапнул меч первоклассный и чего-то там мутно пестрит[/I].
Так из неба порой ударяет,
В древо стройное огненный меч,
И из пепла, из смерти взрастает,
Выше прежнего дерева свеч - [I]а за ним факела золотая, ламп могучий, фонарька потом... пусть предметы свой род поменяют под бесстрашным поэта пером.
И он бродит по райскому саду,
Там, где раньше кипели моря,
Собирая чудесные звуки,
И спокойствие в сердце копя - у меня очень чешутся руки про траву что-то вставить опять.
Как хотел я... а, впрочем, неважно -
Эта тайна со мною умрет;
Ведь сжигающий пламень творенья,
Ярче прежнего в сердце горит. - в карте точно поставлен диагноз. Что нам автор еще натворит?
"Мы с тобой, старший брат! - закричали
Духи первой огнистой зари.
Ярко крыльями в небе сверкая,
Сильной верой в созвездьях мерцая - автор перся, преграды не зная, строчки в ряд как попало пихая.
Сквозь просторы к родимому дому,
Духов огненных злато летит.
Среди звезд, словно стая большая,
К милой родине быстро парит - клад парит! Журавлиному клину он подобен ночною порой, лишь бы он не нагадил на спину, пролетая над чьей-то главой.
Вот земля, точно синяя капля
Бесконечно летящая вниз,
Где-то там, в серебристом сиянии
Ангел-стаж в темной бездне повис - ангел-стаж, трудовой, непрерывный, страховой продолжительный стаж! Я учил это все терпеливо, ностальгически плачу я аж.
А на поле выходят те двое,
В ком под плотью теплиться душа.
Впереди статный муж с бородою,
Позади красна дева мила - без славян нынче просто немодно: красны девы милы тут и там, борода разлилась полноводно, нет чтоб врезать: "алейкум салям!"
"Подойди! - зашумел в древе ветер,
Прилетевший из пламенных дней.
Раздалось громовое шипенье,
Среди страстью плетенных ветвей - между прочим, кто к древам и кочкам вожделенье сумел испытать (даже к самым невинным цветочкам) - дендрофил он, его в душу мать!
В это время в синеющим небе,
Всколыхнулась бордовая сыпь - то-то видно, прыщи, аллергия, даже небо угрями пошло...
Древо болью, закатом пылает;
Вырывает из сердца огонь,
Сын зари - даже враг твой не знает,
Что сжимает, безудержный крик! - и за что же сей враг ухватился? Извращенец, поганец, козел! Над бесценным он, видно, глумился, заставляя от боли орать.
Но он черной змеею спустился,
Испуская из пасти огонь;
Словно яблоко мира пылала,
Боль от странствий холодной звездой - я пойду, отыщу тыкву мира, ну а лучше - мирской огурец, и вопьюсь в него с жаждой вампира... тут Вселенной настанет конец.
В небе белые молнии плещут,
Среди дня засияла звезда;
И спокойной рукою от змея,
Взяла дева горенье творца - да вертели мы все ударенья... вместе с физикой этой тупой.
Часть себе, часть высокому мужу;
В их сердцах пробудилась любовь -
К небесам, к голосам и к тому же,
Что творцом было взято у них. - Дядя Степа? Откуда вы? Здрассте. Что, и вы влюблены в голоса? Да, шиза в виде острой напасти вам досталась взамен от творца [знаю, что такое "высокий муж", но удержаться невозможно]
То, что в сердце дракона пылало,
То, что двигало темной звездой,
Когда в долгих веках, среди мрака,
Он летел средь миров ледяных - Нет, не шиза! Секрет водородной бомбы, двигателя, ветряка; верно будет прославлен народом сей товарищ - и в бронзе отлит.
Пусть среди долгой, тяжелой борьбы,
Вырастит сердце из вечной мечты. - главное, надо мечту поливать, щедро навозом ее удобрять...
В ярком скопленье горячих светил,
Армии ангелов строятся в ширь – ширь распирает, чу, слышится треск, вот еще взвод в ширь коварно залез.
В небе пред ними чернеет дыра,
И поглощает скопленья огня – вот кто у нас за копейки сосет, эй, астрофизики! Тащим в народ!
Главный из ангелов, словно родник,
В коем сто солнц потонуло бы в миг – есть подозренья, что автор опять к черной дыре хочет нас отослать.
Вместо почтенья - в цепях ты пылал,
В эту любовь ты презреньем кидал... – гадил и пакостил, в клумбы плевал, громко в минуту молчанья чихал…
Ждет тебя ныне темница черна,
Где будет вечно томиться душа,
Ибо ни свету, ни даже мечтам,
Не разорвать ее темного дна – но если крышу тихонько сорвать, можно удрать, покутить, погулять!
Свет и стремленья под черной пятой -
Все раскрошиться, под жаркую мглой,
Каждую искру бордовой души,
Жать будет сила всей черной дыры – есть в Камасутре советик простой, что надо делать с проблемой такой.
Пламень из звезд поглощает она,
И этот пламень пройдет сквозь тебя – будешь ты фильтром отныне служить, позже придется тебя заменить.
Каждый кусочек нетленной души,
Будет терзаться в глубинах дыры – все! Не могу! Не могу я молчать! Хочется пошлостей много сказать[/I].
Ты все молчишь - ты не знаешь ту боль,
Что будет ныне висеть над тобой – [I]как же, давить тебя будет дыра… (страшно представить мне это с утра).
Пасть и прощенье пред троном молить,
И в братьях меньших всю тишь воскресить.
Вижу не хочешь - упрямство горит;
А ведь тебя ждут густые сады
И дева чистой, небесной красы – честный предложен на бабу обмен, но партизанен не жить в этот плен!
Но ты молчишь - видно, так суждено,
Адское пламя твой разум сожгло! – моск пациента куда-то исчез, Ктулху голодным отправился в лес.
Над землею он быстро поднялся,
В вихрях звонких, звездой закружил,
И целуя закатные ливни,
С силой демона жизнь полюбил! - жизнь орала, кричала, молила, вихри звонкие нервно кружа, но с большой демонической силой он любил ее, крепко держа...
THE END.
@настроение: лингвистический шок
@темы: смеятельное
Мне хватило нескольких строчек...
не могу удержатся,я у тебя тоже сопру эту штучку))))